Фриц Лейбер - Большое время [= Необъятное время]
– Тут же нас они узрели, – текла речь Каби. – Смертоносный залп раздался. Словно воющее пламя, Их лучи средь нас метались, И лунянин потерял свое щупальце, сражаясь За тебя, Богиня Крита. Попытались мы укрыться За холмом крутым песчаным, Уводя погоню к морю. Что открылось нашим взорам! Корабли критян тонули иль еще горели в море Погребальными кострами. Вновь дорийцы нас повергли! Змеи в том им помогали, Скрывшись под чужой личиной.
– Вкруг тех остовов горящих Черные суда сновали, Как навозные жуки над своей гниющей тризной, Но на сей раз их добычей Стали критские герои.
Взморье тихое залито было солнцем в час заката, Но тревожно дуновенье было Бури Перемен! Глубоко внутри меня Измененья нарастали. Раздвоение сознанья с ужасом я ощутила; Вкруг меня тугой петлею жизни линия свивалась; на руке, что меч сжимала, родинка вдруг появилась… О, Трехликая Богиня!…
Голос Каби задрожал и Сид протянул к ней руку, пытаясь успокоить, но она вновь собралась с духом.
– О Богиня, дай мне силы Рассказать все, что свершилось. Мы спустились в волны моря, Чтоб на дне спастись от смерти. Но едва нырнуть успели, Как лучи тепла мелькнули, Превратив прохладный сумрак В белый и ревущий Тартар. Но, я помню, вам сказала, что нажать успела «вызов»; И внезапно Дверь явилась, Глубоко во мраке моря. Как испуганные рыбки Рвутся к выходу из сети, Так и мы в нее влетели, И поток воды за нами.
Когда-то на чикагском Золотом пляже Дэйв показывал мне, как работают ловцы жемчуга; вспомнив это, я поняла ощущения Каби при виде Двери, открывшейся в темной глубине.
– То был Хаос – на мгновенье. Дверь захлопнулась за нами. Вовремя пришло спасенье! Там куда было теснее, чем на Станции у Сида. Обитал там лишь волшебник, Старый лысый Бенсон-Картер. Он избавил от воды нас И сообщил о нас он Центру. Мы устроились как дома в Экспресс-комнате уютной.
Разложил скафандр свой Илли, чтобы тот обсох немного. Но коротким был наш отдых. Мы взглянули на Хранитель. Он сверкал, переливаясь, изменяясь, расплавляясь! И лишь только Бенсон-Картер прикоснулся, Как без чувств упал он навзничь – Смерть таилась там, коварна… Пустота стала сгущаться, Подступая все теснее; Вас на помощь я позвала, Не теряя даром время.
Она перевела дыхание.
– Осознать я не успела, Что так вкрадчиво вползало В нашу комнату; однако Мысль пришла, что это змеи Грязный ход свой проложили к Станциям уединенным, паутинку ту нащупав, Что сквозь космос нас связала…
Все молчали в оцепенении. Такая реакция была естественной: оказалось, на нас могли напасть в святая святых – нашем жилище, и я видела, что все восприняли это так же болезненно, как и я. Может быть, за исключением Брюса и Лили, которые все еще держались за руки и обменивались нежными взорами. Я решила, что они относятся к той категории людей, которых опасность делает смелыми, в отличие от меня. Я-то начинаю бояться сразу за двоих.
Каби продолжала:
– Вижу, поняли вы чувства Те, что нас обуревали, – Если б только мы сумели, Связи с миром мы прервали; Интроверсия могла бы Оградить нас от вторженья. Но к Хранителю, однако, не могли мы подступиться Раскалившись, он предстал нам Грудой огненных шаров! Так сидели мы, прижавшись, Тесной кучкой, ожидая, что вот-вот Пустота вкруг нас сомкнется! Между тем я продолжала вызывать вас…
Я изо всех сил зажмурила глаза, но только лучше увидела их троих и сжимающуюся вокруг них Пустоту. (Ну, а наш-то еще работает? Да, Биби Мириам.) То ли поэзия виновата, то ли нет, но рассказ этот меня потряс.
– Бенсон-Картер, умирая, Тоже думал он, что это – все Змеиные проделки. И он знал, что смерть все ближе, Так что шепотом чуть слышным, Рассказал мне, что должны мы, Не нарушив ни на йоту, Семь голов нажать у смерти, Твердо помня о порядке: От замка по ходу солнца, Один, три, пять, шесть, два, четыре, Семь; и после остается полчаса на все, не боле. Как нажмешь все семь ты кнопок, Больше к ним не прикасайся, Лишь спеши убраться дальше, Не давай себе поблажки.
Тут я ничего не поняла и не было признаков, что хоть кому-нибудь было понятно; впрочем, Брюс что-то шептал Лили. Я вспомнила, что видела черепа, инкрустированные на бронзовом сундуке. Я глянула на Илли и тот утвердительно шевельнул одним щупальцем и слегка развел в стороны два других, желая показать, что да, Бенсон-Картер действительно говорил что-то в этом роде, но он, Илли, мало что в этом смыслит.
– Но и многое другое прошептал он перед смертью, – продолжала Каби. Все секретные приказы, Потому что не за нами, чтоб спасти нас, он был послан, А свое, в строжайшей тайне, выполнял, когда услышал Мой отчаянный призыв. Сид, к тебе он так стремился, Чтоб троих гусар, всех в черном, Демонов со знаком смерти, Взять с собою, лишь дождавшись Совпаденья ритмов Станции с Вселенной – А затем попасть в Египет, В ту эпоху, когда Цезарь, уж последний, Правил Римом обреченным. Мы должны вмешаться в битву Возле города, что назван Александрией Фракийской, Изменить весь ход той битвы, В клочья разорвав презренных Змей и прихвостней змеиных!
– О прости меня, Богиня, Вижу я, как направляла Ты мой шаг нетвердый, Когда думать я посмела, что в немилость я попала – Ведь тогда не поняла я, Что сказать ты мне хотела, Родинкой меня пометив. А теперь нашли мы Сида, Принесли сюда оружье и парфянские личины, Вынести мы их успели для гусаров этих черных; Обреченными на гибель мы себя уже считали, Когда ваша Дверь явилась И сжимаясь, Пустота нас изрыгнула… О Богиня, пусть навечно Молоко в груди иссохнет! Только ненависть и злоба пусть клокочут там навеки! И возмездие всем Змеям, месть сладчайшая в Египте За твой остров Крит, Богиня!
Тот рев, от которого мои плечи невольно дернулись к ушам, исходил не от Каби – она уже завершила свой спектакль – а от Сида. Мой миленький так побагровел, что мне захотелось напомнить ему, что от апоплексического удара здесь умереть так же легко, как в Меняющемся Мире.
– К дьяволу! Будь я проклят, если позволю этому продолжаться! Кабисия Лабрис, ужели ты настолько безумна, чтобы предлагать такое! И что это ты лепечешь про замки, часы, черепа и кнопки? Что за мешанина, что за болтовня, что за фокусы-покусы! И что это за оружие, о котором ты трещишь?
Я так понимаю, оно в этом ублюдочном медном гробу?
Она кивнула. Когда дар поэзии покинул ее, оказалось, что она совершенно выжата. Ее ответ прозвучал, как далекое фальшивое эхо.
– Там только небольшая тактическая атомная бомба.
Глава 7
ВРЕМЯ РАЗМЫШЛЯТЬ
Спустя примерно 0.1 миллисекунды (одну десятитысячную часть секунды) радиус огненного шара составляет около 45 футов, а его температура порядка 300000 градусов. В это мгновение его яркость, если наблюдать с расстояния 10000 ярдов (5.7 мили) превосходит яркость Солнца, наблюдаемую с поверхности Земли, примерно в 100 раз… огненный шар расширяется очень быстро, достигая максимального радиуса 450 футов менее чем через секунду после взрыва.
